«Мама, мама, уже два дома горят!»
Детские годы Галины Александровны БАРАНОВОЙ пришлись на войну. Жила она тогда рядом с Архангельском, по сути - в прифронтовой полосе. Вот, что она вспоминает.
Когда началась война, мне не было и четырёх лет. Помню, как во время налёта немецких самолётов на город по радио выла сирена, и голос диктора объявлял: «Воздушная тревога!» Мама будила нас с сестрой Ритой посреди ночи, и мы спешили в бомбоубежище. Мы спускались по лестнице под землю. Это был длинный земляной подвал. Вдоль подвала у стен стояли скамейки и люди, старые и малые сидели на них, а рядом стояли чемоданы и узлы. Дети плакали. А у дверей подвала стояла дежурная. Когда бомбёжка города заканчивалась и самолёты улетали, дежурная объявляла: «Отбой воздушной тревоги», и все расходились по своим домам.
Мы жили в пригороде на левом берегу реки Северной Двины. Я видела, как горели дома в городе. Я была маленькая и бестолковая. Я стояла у своего дома, видела горящий дом, обегала дом с другой стороны и, видя тот же самый горящий дом, кричала маме: «Мама, мама, уже два дома горят!»
Я ходила в детский сад, но однажды заболела и осталась дома. Мама днём пошла за обедом для меня в детский сад и долго не возвращалась. Я сидела у окна, ждала маму и вдруг увидела падающий на землю самолёт. Мама пришла и сказала, что бегала на луг, куда упал самолёт, и видела, как доставали лётчиков из самолёта, уже мёртвых.
Еду маме давали по талонам в столовой: суп из крапивы, а на второе - тюленье мясо, которое очень пахло рыбой. Хлеб получали по карточкам. На детей давали по 300 грамм, маме - 400 грамм на сутки. Хлеб пекли сырой, можно было из него катать шарики. Мы катали их и сосали, как конфету, чтобы продлить удовольствие. Но постоянно были голодными.
Однажды мама отправила меня за хлебом. И вот иду я домой с драгоценной половинкой буханки хлеба и вдруг на меня напала коза. Я лежала на земле, ревела и, прижимая хлеб к себе, вертелась как волчок, отбиваясь от козы ногами. Но всё же хлеб она у меня поглодала. Потом мама ходила к хозяевам козы, чтобы они нам хлеб обменяли.
Мама ездила по деревням, чтобы обменять какие -нибудь вещи на что-нибудь съестное, чтобы мы не умерли с голоду. И всё говорила: «Вот кончится война, пойдёте в магазин, купите целую буханку хлеба и будете есть сколько хочется». Мы улыбались этой мечте и не верили, что она когда-нибудь сбудется.
Дом, в котором я жила с сестрой Ритой и мамой, был барачного типа с длинным коридором. Там жило много семей. По вечерам дети, мои сверстники, затевали какую-нибудь игру. Мама, уставшая после тяжёлой работы на железной дороге, ляжет отдохнуть, а я ложилась рядом с ней и, положа руку ей на грудь, слушала, дышит ли она, не умерла ли. Боялась оставить её одну и идти к ребятам играть.
У нас была соседка тётя Маруся. Она работала на хлебопекарне и иногда приносила домой бидончик, литра на полтора, с жидкой мучной похлёбкой. Так мы, детвора нашего барака собирались у её дверей и ждали, кого она сегодня этой похлёбкой угостит. Если она давала нам, то остальные ребята нас обзывали; если перепадало другим детям, то мы со слезами уходили.
Все ждали Победу, и мы тоже. Однажды мама пришла и сказала: «Победа!» Все радовались, плакали, а мы кричали: «Ура! Ура! Победа!»
В 1956 году я окончила Архангельское торговое училище и по распределению попала в село Козьмино. Вышла замуж, родила трёх дочерей, дала им образование. В торговле проработала 37 лет. У меня четверо внуков и два правнука.
Записала руководитель кружка «Истоки» Козьминской средней школы Валентина ВЕЛИКИ